29935

<На оборотной стороне конверта поставлен штемпель: С. ПЕТЕРБУРГЪ. 6 МАР. 1877 — ред.>

Не могу удержаться, чтобы не обезпокоить Васъ выраженіемъ благодарности за удовольствіе, полученное мною — а вѣроятно и еще многими при чтеніи второй главы Вашего февральскаго дневника. Такъ кстати потолковали Вы, да еще такъ хорошо потолковали, о грядущемъ царствѣ всеобщей любви.

Но одно чувство благодарности не дало-бы мнѣ смѣлости приставать сейчасъ къ Вамъ съ нею. Видите-ли, добрѣйшій,

въ чемъ дѣло. Окончивъ дневникъ, я находился въ очень пріятномъ возбужденіи: на нервы, измученные всѣмъ разпорядкомъ жизни, а тутъ еще подлыми извѣстіями о процессѣ — изъ газетъ и изъ другихъ источниковъ, – на нервы какъ-бы бальзамъ животворящій пролился; сладко такъ мечталось, что вотъ есть-же на свѣтѣ такіе хорошіе, умные люди, какъ авторъ Дневника, что и еще, пожалуй, найдутся добрые люди, что ихъ все будетъ прибывать, прибывать — и наконецъ придетъ время…

И дернула-же меня нелегкая заглянуть и въ слѣдующую страничку, гдѣ обрѣтается Ваша переписка съ Новохоперскимъ врачемъ. Ну, его письмо самое обыкновенное: человѣкъ живетъ въ глуши, скучаетъ, ожидаетъ съ нетерпѣніемъ почты, чтобы насладиться, отдохнуть, освѣжиться бесѣдою съ любимымъ писателемъ; понятно, человѣкъ раздражается, не получая слѣдуемаго, ну и пишетъ глупое, пожалуй — дерзкое, письмо. Дѣло скучное, но очень понятное. Вашъ же, Милостивый Государь, отвѣтъ,

признаюсь, совсѣмъ меня, да и многихъ, огорошилъ. Куда-же, думается, спряталась христіанская любовь автора? Ужъ² не фразы ли только вся его бесѣда, казалось, такъ прочувствованная? Вотъ какія печальныя сомнѣнія появились, вѣроятно, у очень многихъ — а должны бы явиться просто у всѣхъ, послѣ прочтенія этой злополучной переписки.

Прошу, однако, еще разъ извиненія.